Читать книгу "Путь Светлячка  - Юлия Монакова"

— Никогда тебе не стать артисткой, Светка. Помяни моё слово.

Теперь у девчонки запылал даже кончик носа.

— Ты такая безответственная и несерьёзная… — сокрушённо продолжила мама. — Лучше бы делом занялась, в кружок какой записалась. Не театральный, нет! Какой-нибудь полезный… типа вязания, или там кройки и шитья. Ну что же ты, в самом деле — кобылка здоровая, пионерка уже, а до сих пор какой-то ерундой занимаешься. И увлечений у тебя толком никаких нет. Ну не должно же быть так, понимаешь…

— Я пойду, а то молочный закроется, — глухо пробормотала девочка, стараясь не выдать, как глубоко уязвили её мамины слова. К тому же, она опасалась, что за этим закономерно последуют расспросы об учёбе, чего ей совсем не хотелось.

— Деньги возьми, — мать протянула ей рубль и трёхлитровый бидон. — Хлеб тоже захвати. И не считай ворон по пути, ладно? Возвращайся быстрее. Мне на кухне твоя помощь понадобится.

«Интересно, — думала Светлана впоследствии, — когда я всё-таки стала актрисой, да не абы какой, а знаменитой на весь Союз и любимой зрителями — вспоминала ли мама о тех уничижительных словах в мой адрес? Пожалела ли о них хотя бы раз, в глубине души, если уж малодушно побоялась признаться вслух? А когда вся моя жизнь покатилась под откос — не испытала ли она тогда некоего подобия злорадного удовлетворения от того, что у меня ничего не вышло, ведь „я же тебя предупреждала“ и всё такое?..»

Она не имела права винить мать ни в чём. Тем более, в своей так нелепо закончившейся карьере. Наоборот, мама помогала ей — и с Наташкой, и материально, и вообще… Но… слишком уж легко затем она выкинула дочь из своей жизни. Светлана не вписывалась в её чёткие представления о мире. Мама словно вовсе забыла о её существовании. И запретила вспоминать о ней другим…

Справедливости ради, мама во многом была права насчёт Светкиной персоны, и дочь нехотя, про себя, но всё же признавала это. У неё действительно не наблюдалось серьёзной тяги к чему-либо полезному, важному, нужному. Не было достойного увлечения, которым она могла бы по праву гордиться.

Однажды за компанию с одноклассницей Надькой Ходковой она записалась на домбру. Сложно сказать, что привлекло её в казахском народном музыкальном инструменте, да и привлекло ли в принципе, но продолжалось это недолго. Несколько пробных занятий спустя им выдали домбры с собой до завтрашнего дня, чтобы они подготовили домашнее задание. Дело было зимой. Они шли по улице, Светка как всегда солировала: что-то оживлённо рассказывала — торопясь, размахивая руками и забегая вперёд Надьки, так что в конце концов предсказуемо поскользнулась и шлёпнулась на землю. Вернее, не на землю, а на домбру, которая издала жалобный «кряк» и моментально треснула. Светка тогда страшно перепугалась, думая, что её заставят платить за испорченный инструмент. Она малодушно сплавила свою домбру Надьке и больше никогда в том кружке не появлялась.

Похожая история произошла с ней при посещении кружка «Сделай сам», где она в первый же день умудрилась нечаянно разбить чужую поделку — разумеется, туда она тоже отныне и носа не сунула.

Всё у неё рвалось, ломалось, пачкалось и портилось. «Руки из задницы!» — с досадой произносил отец, когда Светка в очередной раз проливала чай на скатерть или рассыпала содержимое солонки на пол. Учительница труда только в бессилии закатывала глаза, наблюдая за неуклюжими Светкиными попытками пришить пуговицу или приготовить простейшие сырники, в то время как многие её одноклассницы уже отлично шили фартуки и даже пекли самые настоящие торты.

Учителя пытались привлечь непутёвую девчонку хотя бы к общественной деятельности и активной гражданской позиции. Её чуть ли не насильно зачислили в клуб интернациональной дружбы, где школьники должны были переписываться со своими ровесниками из-за рубежа. Светке досталась какая-то Сабина из Восточной Германии. В первых письмах они обменялись своими пионерскими галстуками в знак дружбы между СССР и ГДР, а затем переписка постепенно сошла на нет, потому что общих тем для разговора у девчонок просто не нашлось.

Единственное, что получалось у неё просто прекрасно — это кривляться и обезьянничать, как в сердцах говорила мать. Девчонка без малейшей тени стеснения выступала в детском саду на утренниках, и воспитательницы всегда были уверены в том, что могут выпустить Светочку Звёздную на замену любому заболевшему ребёнку. Абсолютно не зная текста песни или стихотворения и не выучив движений танца, она так лихо импровизировала, что никто из зрителей-родителей не замечал подвоха, даже не догадываясь о том, что девчонка сочиняет свой концертный номер буквально на ходу.

Воспитатели часто сажали Светку на стульчик перед остальными детьми и со спокойной душой сваливали из группы на полчаса, а то и час, чтобы попить чайку в спокойной обстановке. Всё это время девочка с воодушевлением развлекала своих детсадовских товарищей различными историями: либо читала им вслух сказки, либо пересказывала наизусть любимые пластинки — разумеется, в лицах, с выражением, жестикуляцией и должной экспрессией. Дети восхищённо смотрели ей в рот и с упоением ловили каждое слово. Светка была для них кумиром, и она с удовольствием купалась в лучах этого поклонения и обожания.

Именно сшибающая наповал харизма (хотя это понятие ещё не было тогда заезженным и употребляемым повсеместно), недюжинное обаяние и потрясающая киногеничность — помимо, собственно, актёрского таланта — и сослужили Светке свою добрую службу, когда из тысяч советских школьниц на главную роль в фильме «Самое лучшее лето» выбрали именно её…

Помахивая пустым бидоном, Светка вприпрыжку приблизилась к магазину. Ей нравилось, как там пахнет: немножко подтаявшим сливочным маслом, немножко мороженым, немножко молочными коктейлями. Всё это девочка очень любила.

Она обожала намазывать масло на печенье «Юбилейное» и прихлопывать сверху другим печеньем — получался самый вкусный на свете бутерброд, который на ура шёл как с чаем, так и всухомятку.

Выбор мороженого в их городке был достаточно скуден: фруктовое, сливочное и пломбир, но желаннее этого лакомства в жаркую летнюю погоду не было ничего. Особое наслаждение — обгрызать по краям размякший вафельный стаканчик, уже начавший пропитываться сладчайшим кремово-молочным вкусом…

Коктейли продавались в гастрономе на Первомайской, в отделе «Соки — воды». Они готовились прямо у тебя на глазах: тётенька-продавщица в белом колпаке и переднике с кокетливыми кружавчиками наливала в огромный металлический стакан молока, добавляла туда пару ложек мороженого и доливала чуть-чуть фруктового сиропа — яблочного, малинового, грушевого или вишнёвого. Затем стакан устанавливался в миксер, продавщица нажимала заветную кнопочку… и аппарат принимался реветь, словно раненый зверь. Как объяснял Светке всезнающий Даня, этот агрегат разгонялся до скорости пятнадцать тысяч оборотов в минуту. Время, которое требовалось на то, чтобы взбить ингредиенты до состояния воздушной пены, а затем разлить райское питьё по гранёным стеклянным стаканам, тянулось мучительно долго, практически бесконечно. Но зато потом наступал миг блаженства!